В "Декамероне" Боккаччо чума смывает все законы и старые правила, "выравнивая площадку". Боккаччо как бы говорит нам, что существуют разные нравственности, и они зависят от обстоятельств. Но согласен ли Творец с таким человеческим умозаключением? Возможно ли попрание Закона со ссылкой на экстремальные обстоятельства или нужно до конца уповать на милость и помощь Всевышнего...? Вот вопрос, который в "Законе Джунглей" встал ребром между Львом и кровожадной Пумой...
 

*И кто это там смеет утверждать, что Солнышко ласковое?!..*

Джунгли. Лианы вьются.
Речка с тёмной водой.
Звери пришли напиться
К речке на водопой.

Жирафы и обезьяны,
Мангусты, тушканчик каждый,
Верблюды, козлы и бараны –
Все изнывают от жажды.

Скачет сайгак вприпрыжку,
Щебень копытит звонко,
Рядом несёт мартышка
В желтых зубах мартышонка.

Катятся мелкие камни
С берега в мутные волны:
«Ну-ка, подвиньтесь, лани»!-
Волк проворчал беззлобно.

И у воды теснятся,
Пьют, от велика до мала,
Смело, за жизнь не боятся –
Ведь перемирье настало!

А на откосе песчаном,
В мантии пышной своей,
Властно следит за стадом
Грозный царь всех зверей.

Твёрд его профиль гордый,
Великолепна грива,
Звери в глаза ему смотрят
Трепетно и льстиво.

Хвостом перед ним виляют,
Юлой перед ним юлят.
Все потому что знают
Джунглей они царя.

Лев же невозмутимо
Щурясь, глядит на небо:
Ни одного пилигрима-
Облачка – ну хоть где бы!

Рядом змея прошуршала
Хрусткой и ломкой отавой;
Пекло камыш иссушало
До сердцевины самой.

Сбросило листья махуа,
Птицы кричат тоскливо,
Солнце дрожит, как муха,
В адской жаре пугливо.

Лев обратился к зверям:
«Небо смогли мы прогневать!
Я к вековым деревьям
Предков иду проведать.

Бейте, слоны, в барабаны,
Цапли – венки пусть вяжут,
Пойте богам осанны,
Ждём, что нам кости скажут».

В роще священной куллу
Снадобье вылил «муфуго».
В такт барабанному гулу
Кубок потряс из бука.

Бросив гадальные кости
Разом на козью шкуру
Ни в торжестве, лев, ни в злости
Прямо как мудрый гуру.

От нетерпения шуму
Звери подняли немало.
Лишь кровожадная Пума,
Молча одна стояла.

«Срок, наконец-то, указан, -
Лев произносит вслух:
Ливень спасительный в шраван
Даст нам Великий Дух».

Звери хвалебные гимны
Радостно пели вождю.
Знают, что хлынут ливни,
Верят, что быть дождю.

К царской его пещере
Тащут они дары,
В истине древних поверий,
В правилах жизни-игры.

Ведь это известно давно
Кобрам, гаурам, медведям –
Всё что вождю суждено
И суждено его зверям.




*Мертвые правят живыми.*
Огюст Конт.

Годы проходят мерно,
Медленно время тлеет.
В жизни закономерно
Всё на Земле стареет.

Лев тяжелей стал немного,
Бороду отпустил.
Также лежит у истока,
Лапу в реку опустил.

Но не река уж это.
Русло её пересохло.
В самое жаркое лето
С солнцем, как алая свёкла.

Всё что оставило солнце
От изобильного русла –
С грязной водой болотце,
Как забродившее сусло.

Лев на своём помосте
Кубок потряс – грааль,
Бросив гадальные кости.
Смотрит задумчиво вдаль.

Жёлтое марево скрыло
Горы, холмы. К косогору
Пыль раскалённого ила
Видно сквозь марево взору.

Это бредут гауры
Сгорбясь, издалека.
Выцвели бурые шкуры,
Впали, ввалились бока.

Клубы тяжёлой пыли
Густо покрыли солнце.
Знает лев: звери решили
С жажды идти на болотце.

Еле бредут, и протяжно
В марево скорбно мычат.
Солнце палящее страшно
Свой совершает обряд.

Всё покорилось зною;
Стало махуа похоже
Сбросив кору с листвою
На сухожилья без кожи.

В берег впиявились корни –
Злые старушечьи пальцы, –
Рядом, на выжженном дёрне
Сохнут жуки страдальцы.

А у воды у мутной
Столпотворенье такое!
В сени тенистой, приютной
Все как в Ковчеге у Ноя.

Словно деля наследство
Зебры, волки, бегемоты
Вместе, не зря на соседство,
Жадно лакают воду.

Хищник жуя растенья,
Грязной водой запивая,
Знает, что лев примиренье
И́здал, повелевая.

ВДРУГ…завоняло кровью –
Это без лишнего шума
Скрывшись за спину воловью
Съела мартышку пума.

Лев потянул тогда воздух,
Гневом глаза запылали,
Скрежет когтей его острых
Схож был со скрежетом стали.

«Сердце твое кошачье
Стало змеиным схроном.
Здесь даже жизнь лягушачья
Защищена Законом.».

Хищно она ухмыльнулась
В этот палящий зной,
Нагло в лицо усмехнулась:
«Что мне закон пустой?!

Списаны все законы -
Старые предрассудки -
Жить теперь будем поновой,
Сильному – карты в руки.

Засуха, Лев, опалила
Мёртвым дыханьем порядки,
Засуха освободила
От надоевшей оглядки.

Что мне, старик, тебя слушать,
Что подчиняться тебе,
Если хочу я кушать -
Пищу беру себе».

Замерло всё в мгновение,
Всё замолчало, притихло...
Жуткое оцепенение
Джунгли на время постигло.

Взгляды врагов скрестились,
Будто в бою секиры.
И в напряженье застыли
Бога войны кумиры.

Звери дрожа от страха
Бросились наутёк.
Взмокла на мышке рубаха,
Заяц залез под пенёк.

Горный баран заблеял,
Кричит, удирая «б-э-э-э,
Мне суховей навеял,
Чую, что быть беде».

Ну а пришлы́е гауры
Счастье отмерив милью
Стадом спасали шкуры
В мареве с рыжей пылью.

Лев на неспешных лапах
К Пуме навстречу шагнул.
Джунглей вдохнул он запах,
Царскою гривой мотнул.

Взором обвёл он джунгли
Мудрые… юные вечно…
Жалко, что времени угли
Пыхнули так быстротечно.

Всё здесь знакомо с детства,
Всюду – его владенья;
Предков приняв наследство –
Принял зверям служенье.

В храме покрытом златом
С джунглями он венчался.
Быть и отцом и братом
Зверям своим поклялся.

«Пума, мне кости сказали
Засуха кончится в шраван.
Предков твоих скрижали
Не облекай ты в саван.

Не наделяй себя богом
И не считай себя лучшей.
Будешь наказана строго
Силою неба жгущей».

И вырвался с рыком гнев!
Бились на смерть, без проды́ху
Пума и старый лев,
Как два слона за слониху.

"Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков".
Иешуа Га-Ноцри. Мастер и Маргарита.

Джунгли. Лианы вьются.
Палит две луны уж зной.
Звери пришли напиться
К речке на водопой.

А у реки той – пума
Скалит клыкастую пасть,
Кажет острые зубы,
Держит свою там власть.

Кучею сбились звери,
Всем очень хочется пить,
Но пуме никто не верит,
Ведь может она убить.

И расходились в джунгли,
В пекле глухом задыхаясь.
Медленно развернулись,
И побрели, шатаясь.

*Что бы не случилось с Землёй – случится и с детьми Земли.*  Индейская поговорка. Племя Дакота.

Джунгли. Лианы не вьются.
Ливни не наступили.
Пума лежит, задохнувшись
На раскалённом иле.

Смотрят пустые глазницы
На беспощадное солнце, –
Небо не дало водицы,
Небо сожгло болотце.

Русло в тот зной чадящий
Коркой покрылось прочной,
А ручеёк поящий
Впадиной стал бессточной.

Ветер листву бесцельно
В чёрном метёт редколесье.
Солнце одно, безраздельно
Властвует в поднебесье.

И это известно давно
Кобрам, гаурам, медведям:
Всё что Земле суждено
И суждено её детям.



    Конец

Опять тиски воспоминаний
Застигнули меня врасплох,
И суррогат немых желаний,
В душе подняв переполох,
Ко мне ворвался вероломно
И пилит он меня бескровно.

Без жалости и сожаленья
Ползёт в груди моей сомненье,
Что сделал что-то я не так,
Что своему я счастью враг.

Опять мечусь, как в клетке птица,
Воспоминанья вереницей
В больной несутся голове,
И за окошком соловей,
Воспев любви своей романы,
Мне только сыплет соль на рану.

И снова слышу: твой ответ
Завис меж «да» и между «нет»,
Повис меж мною и тобою
Как между небом и землёю,
На грани будущего с прошлым,
Как между чистым и меж пошлым.

Бегу вперёд я наугад
Бегу чрез дождь, бегу чрез град,
Стоптал свои ботинки
И весь промок до нитки,
А нерешительный ответ
Не говорит ни «да» ни «нет».

Что ж делать мне: бежать иль ждать,
Каких мне звёзд с небес достать,
Какие вырастить цветы,
Чтоб «да» ответила мне ты?

Амура в помощь я зову:
«Я слышал про тебя молву,
Твердили – ты любви гонец.
Так помоги же, наконец,
Меня с любимою свести
И счастье с нею обрести».

Со смехом молвил он: «Пустяк,
Готовься к свадьбе, холостяк»!
Смеясь, за ней он улетел,
Я ж, не дыша, в окно глядел.
Стучало сердце в ожиданье,
Давило, мучило терзанье,
Сверлила мысль, кипела кровь –
Вернёт ли мне Амур любовь?

Вдруг вижу: он летит домой,
К земле с поникшей головой.
Пустой отбросил свой колчан
И выпил с водкою стакан,
Сломал свой лук и молвил, злой:
«Глаз потерял я, видно, свой».
«Что ж делать мне»? – промолвил я,
И из-под ног ушла земля.

Как только вновь обрёл опору,
Опять стрелой помчался в гору.
В пушистых нежась облаках,
Вершины дремлют. На устах
Твоё я имя произнёс
И скалы покорять пополз.

Кипя волной о горный берег
Меня окликнул грозный Терек:
«Безумец,- молвил он, - очнись,
Зачем ты слепо лезешь ввысь?
Ведь там, в туманной дали,
Лишь кручи в снежной шали».

Ему в ответ звучало эхо
Неверья моего лишь смеха:
«Твоим словам цена не в грош,
Ты не любил и не поймёшь».

«Я знал любовь, как ты, юнец,
Я знал любовь и был глупец.
За призраком её бежал,
Но та любовь – в спине кинжал».

Встревожив камни под водой,
Он гневно покачал волной,
Потом как будто застонал,
Поднялся пеной и сказал:

«С моей Земфирой подошли
Мы как-то раз на край земли,
Взирали на ночные дали,
А губы мне её шептали, –
Шептали вкрадчиво, игриво,
Дыханьем млея не фальшиво:

«Созвездий, видишь, галерея?
Лети в созвездье Водолея,
С водой живой добудь кувшин. –
Ты сможешь всё, мой "Алладин".

Когда живой водой умоюсь,
Я наконец то успокоюсь:
Впитая красоту небес
Я стану завистью принцесс.
Я, словно солнце средь планет,
Затмить хочу весь белый свет.–
(Глаза Земфиры, как во хмЕ́ле,
Вдруг распахнулись, заблестели):
Пусть чары в кувшине небесном
Склонят весь мир в восторге лестном:
Лишь я достойна величанья!
Добудешь – назначай венчанье».

Помедлив Терек продолжал:
«Позыв любимой, как кинжал,
Своею дерзостью обжог.
Но я влюблён был, видит Бог!
Да застилал глаза, к несчастью,
Любовный пот, рождённый страстью.

Схватив покрепче удила,
Я мигом оседлал орла,
Стремглав взлетел под небосвод,
Но вдруг… ударился об лёд.

Мы падали с моим орлом
На Зильгахох. Ну а потом –
Удар! Я холод ощутил
И глыбой льда навек застыл…

Но как-то, утренней порой,
Меня луч солнца золотой
Взласкал. Искряся на снегу –
Я Тереком теперь бегу.
А что она? – взглянула строго,
Ответив: «Я люблю другого».

«Прости, но только в этот раз
Меня не сдержит твой рассказ», –
Ему ответил я и вновь
Полез, сдирая ногти в кровь.
Вот камень в пропасть улетел,
Орёл крылами прошумел,
Но твоё имя эхом
Расстроит план помехам.

Упасть, рискуя, встал на пик,
На камне высек нежный лик,
И смотрит на меня в упор
Луны печальной грустный взор.
Не отвести своих мне глаз
От этих вычурных прикрас,
Ведь на меня с гранита
Глядела Афродита.

Вплёл звёзды я тебе в косу,
А по утрам носил росу,
Тебя из рук своих поил,
Твой каждый вздох в груди ловил.
В стихах свою любовь вознёс
И лунной ночью, полной грёз,
Взмолил, дыханье затая –
Ответь, любимая моя!

Но шепчут каменны уста
Ни «да», ни «нет», ни «нет», ни «да».

Песня (дополнение к поэме)

Утром луг поцелует рассвет,
Утром в речке смеётся вода,
Знаешь, девочка, это ни "нет",
И тем более это ни "да".

Припев:

Мы ответ недвусмысленный ждём,
Но линейно не все в этом мире,
Мы порой забываем о том
Дважды два не всегда что четыре.

Ожил луг; соловьиный куплет
Разнесла по равнине вода,
Твои губы шептали мне "нет",
Но глаза тихо молвили "да".

Припев
Мы ответ......

Ах зачем же, зачем Алладин
Беззаветно поверил Земфире,
И холодною льдиной, один
Он застыл, заплатив своей Лире.

Припев.
Мы ответ недвусмысленный ждём.....
 

Гуманитарная поездка в Луганск