Необыкновенная рыбалка, или приключения кота Гоши и его друзей.

2 часть (отрывок из сказки)

На краю деревни дом,
Трое проживают в нем:
Ваня, домовой и кот.
И уже который год
Бремя будней трудовых
Дружно делят на троих.
Ваня в поле день деньской
Машет острою косой.
Согребёт сенцо в копёшки,
Да жука снимать с картошки.
Кузька больше всё по дому:
То с крыльца сметёт солому,
То побелит печь извёсткой,
То походкой мушкетёрской
Вдоль реки пройдётся низом
И грозит оттуда лисам:
- Ну-ка! Рыжие плутовки,
Суньтесь к нам – дождётесь трёпки!
Подбоченится при этом,
Да присвистнет громко следом.
Кочергой им погрозит,
Грозный вид изобразит.
И лисицы, год какой,
Их обходят стороной.
Ну, а верный друг их Гоша
Как всегда умён, ухожен,
Любопытен и игрив,
Романтичен и красив.
Но наш кот при всём при этом
Был мышам дурным соседом.
Их гонял самозабвенно
И мяукал, как сирена.
Из амбара гнал их в хлев,
А в хлеву, едва присев,
Он об доски когти точит,
Да внезапно, как подскочит,
Что мышата врассыпную
Разбегались в даль степную!
Там сидят с тоской во взгляде,
Знают: кот притих в засаде.
Был у Гоши в воспитанье
Свой пример для подражанья –
Кот Матроскин, что в деревне
Жил как тот помещик древний.
Был сей кот изобретатель,
И в душе предприниматель,
Был запаслив, много знал –
Чем и Гошу восхищал.
Чуял родственную душу
Он в Матроскине. – Я сдюжу,
Говорил в раздумье Гоша,
На печи уютной лёжа, –
Карту древнюю сыскать,
Клад в деревне отыскать!
А и правда. Слухи были:
Клад в деревне находили.
По сей день то там то тут
Хоть чего-то да найдут:
То утюг нашли старинный,
Самовар с клеймом былинный,
То сосед нашёл два грОша –
Знал про те находки Гоша.
И он в мысленной усладе
О рыбалке и о кладе...
Листья грустные слетают,
Птицы к югу улетают,
Но дела у трех друзей
С каждым днём всё веселей.
На дворе гремят тележки,
Убирают в бодрой спешке,
До сентябрьских дождей
Лук, картошку, сельдерей,
Кабачки, морковь, свеколку
И капусту на засолку…
Стало к вечеру туманней.
Возвратился Гоша с Ваней.
Их Кузьма скорей встречает
И блинами угощает.
Ваня блинчик свой свернул
Да в сметану обмакнул,
Не спеша его жует,
Речь степенную ведёт:

«Нынче мы с достатком в поле.
На руках не зря мозоли,
От заката до рассвета,
Набивали мы всё лето.
Нашим бурым помидорам
Быть на выставке б призёрам;
А огурчик наш хрустящий
Луховицких будут слаще!
Ветки ломятся от яблок,
Тыква – словно оковалок,
Рожь с пшеницею собрали –
Значит, пашню в срок вспахали.
Урожай на загляденье,
Только лишь крути соленье.
И теперь,- он продолжает,-
Нас зима не испугает».

Замурлыкал кот довольно:
«Закрома сегодня полны.
Вот ещё б мышей отвадить,
Да из дома их спровадить
За калитку навсегда –
Это дело, долг кота!
Ни зерна им, ни соломки,
Пусть берут свои котомки,
И идут куда хотят!» -
Гоша бросил в угол взгляд.

За столом болтают дружно,
Ваня шутит добродушно,
Кузька со смеху икает,
Кот – Успенского читает.

А за их резной оградой,
Рассыпая в речку злато,
Затушило солнце факел
И растаяло во мраке.

Тих и свеж осенний вечер;
Небосвод зарёй подсвечен,
Плещется вода чуть слышно,
И луна восходит пышно.
В лунном свете спят осины,
Спят холмы и спят низины.
Спят в неяркой позолоте
Все лягушки на болоте.
С решетом семян отборных,
Наклонившись, спит подсолнух,
Землю плуг не бороздит,
Замер в поле – тихо спит.

Всё подвластно силе ночи.
В тишине сомкнулись очи
Закадычных трёх друзей,
Все они покорны ей:
Спит, похрапывая, Ваня,
Кот пригрелся на диване,
Домовой на печке спит,
Третий сон уже глядит.
Да не дремлет лишь луна,
И всю ночь в пути она:
Среди туч и млечных звёзд
Свой несёт высокий пост.
И бежит она на воле
В белоснежном ореоле.

А далёко на востоке
Заалели тучек щёки.
Звёзды в небе потускнели.
Петухи чуть свет запели,
Слышен окрик пастуха –
Стадо гонят на луга,
И его собака звонко
Лает на коров вдогонку.

Разлилось лучами солнце,
Постучалось к ним в оконце,
И приятный слышен глас:
«Рано вставшим – Бог подаст!»

Встали весело, умылись,
Солнцу в пояс поклонились:
«Мы готовы! Каждый помнит,
День на поле – год весь кормит,
Потому и цель такая:
Все на сборы урожая»

Собираются, как вдруг
В дверь раздался громкий стук.
«Заходите, дверь открыта»,-
Крикнул Ваня басовито.
Накладной засов открылся,
Пёс лохматый объявился.
«Добрый день»,- он к ним с поклоном.
«Здравствуй,- отвечают хором.-
С чем пожаловал ты к нам,
По каким пришёл делам?
Да садись скорей пить чай,
Ну-ка, Кузька, угощай!»

«Звать меня,- сказал он,- Вова,
Здесь я за мастерового,
Починяю всё и всюду,
Рад помочь и вам я буду.
Из села в село хожу,
Если надо – печь сложу,
Коль забор перекосился –
Я с штакетником явился,
Крыша стала протекать –
Срочно Вову нужно звать.
Подковать коня могу,
За день смастерю соху,
Как пастух хожу за стадом,
И садовник то, что надо.
Аж до моря доходил,
По дороге всё чинил».

Гоша гостя слушал-слушал,
Три конфеты молча скушал,
Молочка подлил в чаёк
И запальчиво изрёк:
«Сами жнём мы и клепаем,
И не лаптем щи хлебаем,
Цел штакетник на заборе,
Лучше – расскажи про море».

«В двух словах о нём не скажешь,-
Продолжает Вова дальше.-
То оно бывает нежно,
Плещется у скал прибрежных,
Гонит волны, будто кудри.
Тонет в синеве лазури
И ласкает тёплым бризом
Кроны пальмы с кипарисом.

То разгневанной тигрицей
С сушей вдруг решит сразиться:
Сгонит тучи грозовые,
Волны вздыбит роковые,
Заревёт, взбесившись вовсе,
Вырвет дерево от злости
И во тьме тогда кромешной
В скалы бьёт волной мятежной».

- «Ну, а как дела с рыбалкой?»
- «Не сочтите это байкой,
Но такой рыбалки ценной
Не найдёшь во всей вселенной.
Клёв такой – рука устанет,-
Вова дальше продолжает. -
Рыбы всякой там до жути,
Как костей в хорошем блюде!»

Вова посидел немножко,
Проглотил печенья крошки,
Встал с скамеечки, простился
И в привычный путь пустился...

С тех пор прошло с десяток дней,
Убрали урожай с полей,
Горою высятся стога,
В амбары ссыпана мука,
Дрова в поленнице лежат,
А в небесах гусей вожак
На юг уводит свою стаю
И, над землёю пролетая,
Средь облаков паря седых,
Роняет свой прощальный крик.

Хочу сказать, что после встречи,
Когда пёс Вова заходил,
Наш кот уединясь под вечер,
Подолгу у окна грустил.
И знают даже дети в школе –
Охота – тягостней неволи:
Когда ровесники во двор
Гулять из дома зазывают,
А мама им наперекор
Учить уроки заставляет.

И в состоянии похожем
Давно уж находился Гоша.
Морской рыбалкой страстно грезил,
И стал поэтому не весел,
На стайку глядя пескарей.
И он в настырности своей
Решает выехать на море.
Друзьям он объявляет вскоре
Своё решение. И вот,
В путь собирается наш кот.
Друзей не слышит уговоры,
Уже кипит в крови настрой,
Уже в ушах шумят просторы
Бескрайней прерии морской.
«С приездом вышлю телеграмму»,-
Сказал он, меряя панаму.
Палатку с лодкою сложил,
Набрал снастей и укатил.

Полдня на поезде он трясся,
И к морю, наконец, добрался,
Ступил на тёплые пески,
И след растаял от тоски.
Восторженно вперёд шагает,
Пьянящий аромат вдыхает
И слаще музыки любой
Шумит в ушах его прибой.
По пляжу вьются змейки-дюны,
Вдали белеет парус шхуны,
Две чайки топчут берег пенный,
В подвесках брызг утёс надменный.

На горизонте солнца шар
Устроил зарева пожар.
И море в ряби неглубокой
О берег трется лежебокой.

Романтик наш неугомонный
Рюкзак бросает свой бездонный,
Палатку сходу разбивает
И снасти в спешке вынимает.

Качает лодку он не медля,
Вставляет крепко вёсла в петли.
Счастливый, не был каким сроду,
Спускает лодочку на воду.

Мелькнула мысль:
«А ведь уж поздно».
Но лапой машет: «Несерьёзно,
Под вечер, знаю, будет клёв!»
На вёсла сел и вдаль погрёб.

Надел блесну, бросает спиннинг
В пучину вод глубоких синих.
Катушку крутит, позабыв,
Что миновал давно залив.

Азарт! Кураж! Свистит блесна.
Вода под лодкой так темна.
И вдруг – удар! Рванулась снасть,
Теперь бы в воду не упасть.
Ага! Сидит там крупный кто-то!
У спиннинга пошла работа –
Дугой прогнулся, травит леску,
Меняет направленье резко,
И вот у лодки, сдав права,
Поднялась щучья голова.
На море ветер гонит волны,
Ведро кота уловом полно,
В последний раз блесну бросает
И вдруг за что- то зацепляет.
«За что ж это блесна задела?»
Он тянет леску, та запела,
Готовясь разорваться вдрызг –
Он тянет дальше на свой риск.
Вот, поднатужась, сдвинул с места.
На барабан ложится леска,
Кот с удивленьем что-то тянет,
И с плеском перед ним всплывает
Таинственное, злое что-то,
С башкой как раз в полпарохода.

Рыбак наш спиннинг свой откинул,
Ведро с уловом опрокинул,
Хотел бежать, да вот беда:
Кругом вода, вода, вода.

Что делает не понимая,
Весло из петли вынимает
И, размахнувшись, что есть сил,
Он между глаз веслом хватил.

Взметнулся тут же хвост огромный
И рухнул сверху вниз на волны;
Затем ещё удар вдогонку.
Волчком лодчонка завертелась. И видит кот:
Неумолимо его несёт в водоворот –
В большую тёмную воронку.
И тут, мяукнув на прощанье,
Летит он в бездну без сознанья.......

Сказка необыкновенная рыбалка. Сазонов Алексей.
Смотреть видео...

       Сказка об Иване, его друге домовом,
его родне и о коте.

 ● Просмотреть сказку на Ютубе...»

Под борком, в глухом местечке
Дом стоит у самой речки
На высоком берегу –
Там, где выписав дугу
В тишине, порой безмолвно,
Речка мерно гонит волны.

С крышей, шифером покрытой,
Расписной резьбой увитый;
С дымоходом, словно свечкой,
И с характерною печкой.
С домовёнком-сорванцом
И затейливым крыльцом.
В снежных валенках одетый,
Бабкиным теплом прогретый,
В ожиданье сказки чуда
Отдохнуть присел как будто.

В доме тоже все, как надо:
Сушится полынь и мята
На печи под потолком,
Банка киснет с молоком,
Редьки в подполе запас,
Стол, над ним иконостас,
Дверь, хранящая покой
С четверговою свечой,
Паучок в углу замшелом –
Весь уклад в едином целом.

Величать меня Иваном,
Каждый день встаю я рано,
Принимаюсь за работу
И тружусь себе в охоту.
Дом мой хоть и невелик,
Мне лениться не велит:
Сам себе я ткач, и стряпчий,
И сапожник подходящий.
Ну, а друг мой домовой
Завсегда помощник мой.

Делаю своё я дело
Не спеша хоть, да умело;
За день вёрст пройду не счесть,
Радуюсь тому, что есть.
От политики далёк,
А в хозяйстве знаю толк:
Огород весной сажаю,
Осенью плоды снимаю,
Горевать я не умею,
Коль не жну, так значит сею.

В стойле конь стоит задорный,
Вон хомут его узорный,
Там корова на соломе
Развалилась в полудрёме,
И протягивает: «Му-у-у,
Где обед мой, не пойму?»

Накормлю коня с коровой,
Почешу ей бок махровый-
Ешь, ты ешь, моя Бурёнка,
Знать, к весне в приплод телёнка
В бурых пятнах принесёшь, –
Сено жуй да кушай рожь.



Домовой же ходит рядом,
Меряет хозяйство взглядом,
Пожалел, что дверь перекосилась,
Покряхтел, что планка отвалилась.
Я корову к вечеру дою,
Молочком его я напою,
Он сидит на корточках со мной,
Облизнулся, ждёт он ужин свой.

А когда смеркаться начинает,
Домовой гусей пересчитает:
Вдруг лиса, что в поле наследила,
Во дворе у нас тайком гостила.

Все на месте? Ну, и, слава Богу!
Завершив обход свой понемногу,
Кузька в дом заходит деловито,
Ну, а в доме скатерть уж накрыта.



Пряники с ватрушками из печки
И с вареньем сладкие колечки.
С Кузькой чай из самовара пьём,
Разговор степенный мы ведём.

«Вот вчерась опять гонял мышей,
Гнал отсюда прочь я их взашей.
Вон ведь: захотели задарма
Влезть без спроса в наши закрома.
Одного я жирного догнал
И метлой тотчас ему поддал.
Он от страха жутко запищал,
Не придет что больше, обещал.
Я в курятник опосля зашёл,
С Петей-петушком я речь завёл:
«Здравствуй, голосистый мой приятель!
Что ж подряд* твой снизил показатель?
Ты уж покумекай, как тут быть,
Ведь не мне же, Петь, тебя учить».

(здесь – семейный подряд)



«А как с сеном, Кузь, дела,
Хватит, нет ли до тепла?
И в поленнице у нас
Расскажи, какой запас?»

«Заходил на сеновал,
Сена хватит, так и знал.
Да и дров с лихвою – проживём,
Много ль надо нам вдвоём?»

Почесал макушку домовой,
Валенки стянул с себя долой,
К ходикам поставил ближе стул,
За цепочку гирьку подтянул.
Слез со стула и пошёл в чулан:
«Завтра будет холодно, Иван, –
Вон, к морозу завывают волки,
Что их слышно даже и в посёлке...»

Каждый вечер так мы с ним сидим
Да в окно на улицу глядим.
За окошком Русская Зима
Снежной пряжей кутает дома.

На окнах выткала узоры,
Посеребрила косогоры,
На юг отправила грачей,
И, всякой модницы ловчей,
Завила локонами снег.
Покрыла инеем пороги,
Румянец навела на щёки,
Закуталась в богатый мех,
Надела шубу с сапогами
И, оставляя за санями
След от полозьев ледяной,
Летит на тройке удалой.



И скачет девица лихая,
Округу всю преображая:
На небе птиц не видно более,
Метёт позёмку ветер в поле;
Хрустит, лаская слух, снежок,
Из труб валит седой дымок;
Мерцают звёзды в вышине,
Мороз крадётся в тишине.

На землю вечер опустился,
На небе месяц появился.
В заиндевевшее окошко
Пробилась лунная дорожка.
Верхушки лип безмолвно млеют
В заре пурпурной, и алеют.
Трещат дровишки дружно в печке,
Чернеет полынья на речке.

Сугроб с забытою лопатой;
Снег от мороза синеватый
В тени амбаров зерновых.
Дымком березовым приятно
Щекочет ноздри. Мир отрадно
Под млечным покровом утих.

И вечер, словно крест нательный,
В лиричной дымке акварельной
Так близок, кроток и красив,
И так чудесно молчалив…

Сменяет вечер после ночь,
Остатки дня стирая прочь,
И прерывая жизни бег,
Чаруя взор, ложится снег.

В колыбели ледяной
Спит село. Царит покой.
Лёд стеклом лежит на речке,
Домовой храпит на печке.
Спят и мыши, и петух
Только месяц, звёзд пастух,
Мерно по небу плывёт,
Свет свой чудный сверху льёт.
Над лесами, над полями,
Над долинами, холмами,
Наш плывёт гелиодор,
Завораживая взор.

Час рассвета наступает,
Кузька тянется, зевает,
Прикрывая рот рукой,
Чешет ухо он ногой.
Сверху мне кричит: «Хозяин!
Вылезать пора из спален.
Солнце вон уже радеет,
Рано вставший – богатеет».

Потянувшись, я встаю,
Домовому говорю:
«На базар бы съездить надо.
Эх, держись мои деньжата!»
Взял у Кузи кружку с квасом
И ему промолвил басом:
– Что тебе, Кузьма, купить?
Что закажешь, тому быть.

Кузька мой пустился в пляс,
В карман лезет в тот же час,
Берестяный лист берёт
И перо он достаёт.
Обмакнув его в чернила,
Кузька пишет: «Надоть мыло,
Тазик в бане прохудился,
Веник напрочь развалился.
Валенки хоть залатал,
Но их тоже б поменял.
Скребень нужен для бурёнки,
Две холщёвых рубашонки…»

Здесь задумался Кузьма,
Оторвался от письма,
Видно, вспомнить что-то хочет,
Пишет дальше и бормочет:

«Нитей прочных взять версту –
Сеть к весне как раз сплету,
Рогачи у кузнецов,
Да коробку леденцов».

Я беру его заказ:
«Будет всё тебе зараз!
Только дома ты сиди,
За порядком тут гляди,
Дверь чужим не открывай,
Скоро буду, так и знай».

Сел на своего коня,
Потянул за поводья,
И поехал полем–лесом
В настроении чудесном.

Застоялся в стойле конь,
И сейчас в груди огонь
Наполняя паром стужу
Вырывается наружу.

Сани катятся по брегу,
Лишь глаза слепит от снегу.

Вот подъехали к базару,
Пóлно люду и товару.
Привязал уздой коня
У какого-то плетня,
Список Кузькин вынимаю
И к базару с ним шагаю.

Пар с мороза кверху вьётся.
Колокольный звон несётся
Ликованием медовым:
Всех с сочельником Христовым!

Скрип телег, цыганок гомон,
Вор за руку дядькой пойман,
С продавцами торг идёт,
Баба шалью щёки трёт,
Кто-то барыши считает,
Пекарь – воробьёв гоняет,
Пьяный – песню заорал,
Крики, хохот, спор менял,
Поросёнка визг кошмарный,
Одним словом – день базарный.



Час-другой я здесь толкаюсь
Да к товару приценяюсь.
Всё, что надо, закупил,
Только леденцы забыл.
Возвращаюсь я назад,
Направляюсь в первый ряд.
Вдруг гляжу: народ столпился.
(На кого ж эт он воззрился?)
Встали кругом, топчут снег;
Шум, галдёж, мальчишек смех
Доносился непрерывно
Да играла дудка дивно.

Нет, стоять мне здесь далёко...
"Расступитесь-ка немного", –
Сквозь толпу я пробираюсь,
К музыканту приближаюсь.
Миновал толпы скопленье
И воскликнул в изумленье:
"Что за невидаль, народ?!
Музыкант – искусный кот!"
В лапках дудочку он держит,
Музыкой базар весь тешит,
А за ним бабуся смотрит,
Глаз своих с него не сводит.

Кот зевак всё забавляет,
Всё на дудочке играет,
Как танцор, притом танцует,
Глаз мне радует, балует.
«Сколько стоит котик твой?
Я беру его с собой!»

Бабка глазом сверканула,
Мед, прищурясь, отхлебнула,
С сучковатой палкой встала,
Цену, сгорбясь, написала.

Я опешил: «Сбрось немного!»

Но бабуля, глянув строго,
Цокнув, крутит головой:
«Он у нас один такой.
Сердцем чую: так случится –
Кот не раз тебе сгодится».

Кошелёк я вынимаю,
Денежки свои считаю.
До гроша ей всё отдал
И кота с собой забрал.
«По цене и быть товару» –
И иду с мешком с базару.
На коня, и мчусь домой.
Как теперь там домовой?

Ветер свищет, мчатся сани
Разливаясь бубенцами.
По морозному безлюдью
Мой рысак могучей грудью
Режет воздух, словно шашкой.
Я в тулупе нараспашку
Вожжи крепкие держу,
На бескрайний мир гляжу.



Снег. Кураж. Дышать свободно.
Конь в галоп идёт охотно.
Солнце в синеве хрустальной
Изумрудит снег сусальный,
Тени сосен удлиняет,
Блики алые роняет,
И, попрятавшись в чащобе,
Вдруг зароется в сугробе.

За темнеющим откосом
Забеленные морозом
Показались крыши, хаты
Да соседский пёс патлатый.

Здесь всё так же: припорошен,
Стог стоит, что летом скошен,
Заколдованная льдом,
Спит Пара глубоким сном,
И такой родной, знакомый
Аромат дымка с соломой.

С ветерком подъехал к дому:
«Кузька, отворяй хоромы!
Нас встречай скорее, друг,
Выпрягай коня из дуг.
Дай овса ему ведёрко,
Обмети снежок метёлкой,
Напои его водицей,
Только чтоб не простудился,
Прихвати дровец для грубки
Да глядеть пошли покупки.
Свой заказ ты принимай,
Всё по списку получай:
Вот те мыло, вот те таз,
Вот те унты в самый раз,
Вот тебе и веник новый,
От меня – кафтан парчовый».
Кузька скачет, веселится,
В праздничный кафтан рядится,
Следом список вынимает
И покупки с ним сверяет.
Всё в наличии, вот только –
Где же леденцов коробка?
Видит этот он грешок,
Достаёт тогда мешок,
Что последним оказался,
Развязал и напугался:
Глядь, мешок зашевелился,
Сам по полу покатился,
Зацепился за комод,
И оттуда вылез кот.



«Это что ещё за диво? –
Молвит Кузя справедливо. –
Ты зачем его принёс,
Как ответишь на вопрос?
Где же леденцов коробка? –
Бьёт вопросом Кузя ловко. –
Обещал ты их купить,
Как теперь без них мне быть?»
Он прошёлся по паласу,
Долбанул ногой по тазу,
Посмотрел на нас с прищуром
И на печку влез понурым.

«Что поднялся ты как тесто!? -
Я поставил таз на место,
Унты с веником убрал,
Примирительно сказал: -
Вы теперь с котом дружите -
В тесноте, да не в обиде»…

Кузька молча на печи
Трёт спиною кирпичи…
Посопел, и мне в отместку
Позадёрнул занавеску.

Я с дороги отдыхать
Повалился на кровать.
Кот калачиком свернулся,
К Кузьке задом повернулся.
И мурлычет песнь свою
«Баю-баюшки-баю».

Котика рукою глажу,
Он всех песенкой ублажил,
Сон с дремотой навевает
И со мною засыпает.



Солнце вновь за лес заходит,
Снова месяц гордый всходит.
На мир сонный он глядит,
Только лишь Кузьма не спит......

 
 ● Просмотреть сказку Сазонова Алексея про Ивана и Домового на Ютубе... 

В "Декамероне" Боккаччо чума смывает все законы и старые правила, "выравнивая площадку". Боккаччо как бы говорит нам, что существуют разные нравственности, и они зависят от обстоятельств. Но согласен ли Творец с таким человеческим умозаключением? Возможно ли попрание Закона со ссылкой на экстремальные обстоятельства или нужно до конца уповать на милость и помощь Всевышнего...? Вот вопрос, который в "Законе Джунглей" встал ребром между Львом и кровожадной Пумой...
 

*И кто это там смеет утверждать, что Солнышко ласковое?!..*

Джунгли. Лианы вьются.
Речка с тёмной водой.
Звери пришли напиться
К речке на водопой.

Жирафы и обезьяны,
Мангусты, тушканчик каждый,
Верблюды, козлы и бараны –
Все изнывают от жажды.

Скачет сайгак вприпрыжку,
Щебень копытит звонко,
Рядом несёт мартышка
В желтых зубах мартышонка.

Катятся мелкие камни
С берега в мутные волны:
«Ну-ка, подвиньтесь, лани»!-
Волк проворчал беззлобно.

И у воды теснятся,
Пьют, от велика до мала,
Смело, за жизнь не боятся –
Ведь перемирье настало!

А на откосе песчаном,
В мантии пышной своей,
Властно следит за стадом
Грозный царь всех зверей.

Твёрд его профиль гордый,
Великолепна грива,
Звери в глаза ему смотрят
Трепетно и льстиво.

Хвостом перед ним виляют,
Юлой перед ним юлят.
Все потому что знают
Джунглей они царя.

Лев же невозмутимо
Щурясь, глядит на небо:
Ни одного пилигрима-
Облачка – ну хоть где бы!

Рядом змея прошуршала
Хрусткой и ломкой отавой;
Пекло камыш иссушало
До сердцевины самой.

Сбросило листья махуа,
Птицы кричат тоскливо,
Солнце дрожит, как муха,
В адской жаре пугливо.

Лев обратился к зверям:
«Небо смогли мы прогневать!
Я к вековым деревьям
Предков иду проведать.

Бейте, слоны, в барабаны,
Цапли – венки пусть вяжут,
Пойте богам осанны,
Ждём, что нам кости скажут».

В роще священной куллу
Снадобье вылил «муфуго».
В такт барабанному гулу
Кубок потряс из бука.

Бросив гадальные кости
Разом на козью шкуру
Ни в торжестве, лев, ни в злости
Прямо как мудрый гуру.

От нетерпения шуму
Звери подняли немало.
Лишь кровожадная Пума,
Молча одна стояла.

«Срок, наконец-то, указан, -
Лев произносит вслух:
Ливень спасительный в шраван
Даст нам Великий Дух».

Звери хвалебные гимны
Радостно пели вождю.
Знают, что хлынут ливни,
Верят, что быть дождю.

К царской его пещере
Тащут они дары,
В истине древних поверий,
В правилах жизни-игры.

Ведь это известно давно
Кобрам, гаурам, медведям –
Всё что вождю суждено
И суждено его зверям.




*Мертвые правят живыми.*
Огюст Конт.

Годы проходят мерно,
Медленно время тлеет.
В жизни закономерно
Всё на Земле стареет.

Лев тяжелей стал немного,
Бороду отпустил.
Также лежит у истока,
Лапу в реку опустил.

Но не река уж это.
Русло её пересохло.
В самое жаркое лето
С солнцем, как алая свёкла.

Всё что оставило солнце
От изобильного русла –
С грязной водой болотце
Выжатой пеклом в сусло.

Лев на своём помосте
Кубок потряс – грааль,
Бросив гадальные кости.
Смотрит задумчиво вдаль.

Жёлтое марево скрыло
Горы, холмы. К косогору
Пыль раскалённого ила
Видно сквозь марево взору.

Это бредут гауры
Сгорбясь, издалека.
Выцвели бурые шкуры,
Впали, ввалились бока.

Клубы тяжёлой пыли
Густо покрыли солнце.
Знает лев: звери решили
С жажды идти на болотце.

Еле бредут, и протяжно
В марево скорбно мычат.
Солнце палящее страшно
Свой совершает обряд.

Всё покорилось зною;
Стало махуа похоже
Сбросив кору с листвою
На сухожилья без кожи.

В берег впиявились корни –
Злые старушечьи пальцы, –
Рядом, на выжженном дёрне
Сохнут жуки страдальцы.

А у воды у мутной
Столпотворенье такое!
В сени тенистой, приютной
Все как в Ковчеге у Ноя.

Словно деля наследство
Зебры, волки, бегемоты
Вместе, не зря на соседство,
Жадно лакают воду.

Хищник жуя растенья,
Грязной водой запивая,
Знает, что лев примиренье
И́здал, повелевая.

ВДРУГ…завоняло кровью –
Это без лишнего шума
Скрывшись за спину воловью
Съела мартышку пума.

Лев потянул тогда воздух,
Гневом глаза запылали,
Скрежет когтей его острых
Схож был со скрежетом стали.

«Сердце твое кошачье
Стало змеиным схроном.
Здесь даже жизнь лягушачья
Защищена Законом.».

Хищно она ухмыльнулась
В этот палящий зной,
Нагло в лицо усмехнулась:
«Что мне закон пустой?!

Списаны все законы -
Старые предрассудки -
Жить теперь будем поновой,
Сильному – карты в руки.

Засуха, Лев, опалила
Мёртвым дыханьем порядки,
Засуха освободила
От надоевшей оглядки.

Что мне, старик, тебя слушать,
Что подчиняться тебе,
Если хочу я кушать -
Пищу беру себе».

Замерло всё в мгновение,
Всё замолчало, притихло...
Жуткое оцепенение
Джунгли на время постигло.

Взгляды врагов скрестились,
Будто в бою секиры.
И в напряженье застыли
Бога войны кумиры.

Звери дрожа от страха
Бросились наутёк.
Взмокла на мышке рубаха,
Заяц залез под пенёк.

Горный баран заблеял,
Кричит, удирая «б-э-э-э,
Мне суховей навеял,
Чую, что быть беде».

Ну а пришлы́е гауры
Счастье отмерив милью
Стадом спасали шкуры
В мареве с рыжей пылью.

Лев на неспешных лапах
К Пуме навстречу шагнул.
Джунглей вдохнул он запах,
Царскою гривой мотнул.

Взором обвёл он джунгли
Мудрые… юные вечно…
Жалко, что времени угли
Пыхнули так быстротечно.

Всё здесь знакомо с детства,
Всюду – его владенья;
Предков приняв наследство –
Принял зверям служенье.

В храме покрытом златом
С джунглями он венчался.
Быть и отцом и братом
Зверям своим поклялся.

«Пума, мне кости сказали
Засуха кончится в шраван.
Предков твоих скрижали
Не облекай ты в саван.

Не наделяй себя богом
И не считай себя лучшей.
Будешь наказана строго
Силою неба жгущей».

И вырвался с рыком гнев!
Бились на смерть, без проды́ху
Пума и старый лев,
Как два слона за слониху.

"Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков".
Иешуа Га-Ноцри. Мастер и Маргарита.

Джунгли. Лианы вьются.
Палит две луны уж зной.
Звери пришли напиться
К речке на водопой.

А у реки той – пума
Скалит клыкастую пасть,
Кажет острые зубы,
Держит свою там власть.

Кучею сбились звери,
Всем очень хочется пить,
Но пуме никто не верит,
Ведь может она убить.

И расходились в джунгли,
В пекле глухом задыхаясь.
Медленно развернулись,
И побрели, шатаясь.

*Что бы не случилось с Землёй – случится и с детьми Земли.*  Индейская поговорка. Племя Дакота.

Джунгли. Лианы не вьются.
Ливни не наступили.
Пума лежит, задохнувшись
На раскалённом иле.

Смотрят пустые глазницы
На беспощадное солнце, –
Небо не дало водицы,
Небо сожгло болотце.

Русло в тот зной чадящий
Коркой покрылось прочной,
А ручеёк поящий
Впадиной стал бессточной.

Ветер листву бесцельно
В чёрном метёт редколесье.
Солнце одно, безраздельно
Властвует в поднебесье.

И это известно давно
Кобрам, гаурам, медведям:
Всё что Земле суждено
И суждено её детям.



    Конец

Опять тиски воспоминаний
Застигнули меня врасплох,
И суррогат немых желаний,
В душе подняв переполох,
Ко мне ворвался вероломно
И пилит он меня бескровно.

Без жалости и сожаленья
Ползёт в груди моей сомненье,
Что сделал что-то я не так,
Что своему я счастью враг.

Опять мечусь, как в клетке птица,
Воспоминанья вереницей
В больной несутся голове,
И за окошком соловей,
Воспев любви своей романы,
Мне только сыплет соль на рану.

И снова слышу: твой ответ
Завис меж «да» и между «нет»,
Повис меж мною и тобою
Как между небом и землёю,
На грани будущего с прошлым,
Как между чистым и меж пошлым.

Бегу вперёд я наугад
Бегу чрез дождь, бегу чрез град,
Стоптал свои ботинки
И весь промок до нитки,
А нерешительный ответ
Не говорит ни «да» ни «нет».

Что ж делать мне: бежать иль ждать,
Каких мне звёзд с небес достать,
Какие вырастить цветы,
Чтоб «да» ответила мне ты?

Амура в помощь я зову:
«Я слышал про тебя молву,
Твердили – ты любви гонец.
Так помоги же, наконец,
Меня с любимою свести
И счастье с нею обрести».

Со смехом молвил он: «Пустяк,
Готовься к свадьбе, холостяк»!
Смеясь, за ней он улетел,
Я ж, не дыша, в окно глядел.
Стучало сердце в ожиданье,
Давило, мучило терзанье,
Сверлила мысль, кипела кровь –
Вернёт ли мне Амур любовь?

Вдруг вижу: он летит домой,
К земле с поникшей головой.
Пустой отбросил свой колчан
И выпил с водкою стакан,
Сломал свой лук и молвил, злой:
«Глаз потерял я, видно, свой».
«Что ж делать мне»? – промолвил я,
И из-под ног ушла земля.

Как только вновь обрёл опору,
Опять стрелой помчался в гору.
В пушистых нежась облаках,
Вершины дремлют. На устах
Твоё я имя произнёс
И скалы покорять пополз.

Кипя волной о горный берег
Меня окликнул грозный Терек:
«Безумец,- молвил он, - очнись,
Зачем ты слепо лезешь ввысь?
Ведь там, в туманной дали,
Лишь кручи в снежной шали».

Ему в ответ звучало эхо
Неверья моего лишь смеха:
«Твоим словам цена не в грош,
Ты не любил и не поймёшь».

«Я знал любовь, как ты, юнец,
Я знал любовь и был глупец.
За призраком её бежал,
Но та любовь – в спине кинжал».

Встревожив камни под водой,
Он гневно покачал волной,
Потом как будто застонал,
Поднялся пеной и сказал:

«С моей Земфирой подошли
Мы как-то раз на край земли,
Взирали на ночные дали,
А губы мне её шептали, –
Шептали вкрадчиво, игриво,
Дыханьем млея не фальшиво:

«Созвездий, видишь, галерея?
Лети в созвездье Водолея,
С водой живой добудь кувшин. –
Ты сможешь всё, мой "Алладин".

Когда живой водой умоюсь,
Я наконец то успокоюсь:
Впитая красоту небес
Я стану завистью принцесс.
Я, словно солнце средь планет,
Затмить хочу весь белый свет.–
(Глаза Земфиры, как во хмЕ́ле,
Вдруг распахнулись, заблестели):
Пусть чары в кувшине небесном
Склонят весь мир в восторге лестном:
Лишь я достойна величанья!
Добудешь – назначай венчанье».

Помедлив Терек продолжал:
«Позыв любимой, как кинжал,
Своею дерзостью обжог.
Но я влюблён был, видит Бог!
Да застилал глаза, к несчастью,
Любовный пот, рождённый страстью.

Схватив покрепче удила,
Я мигом оседлал орла,
Стремглав взлетел под небосвод,
Но вдруг… ударился об лёд.

Мы падали с моим орлом
На Зильгахох. Ну а потом –
Удар! Я холод ощутил
И глыбой льда навек застыл…

Но как-то, утренней порой,
Меня луч солнца золотой
Взласкал. Искряся на снегу –
Я Тереком теперь бегу.
А что она? – взглянула строго,
Ответив: «Я люблю другого».

«Прости, но только в этот раз
Меня не сдержит твой рассказ», –
Ему ответил я и вновь
Полез, сдирая ногти в кровь.
Вот камень в пропасть улетел,
Орёл крылами прошумел,
Но твоё имя эхом
Расстроит план помехам.

Упасть, рискуя, встал на пик,
На камне высек нежный лик,
И смотрит на меня в упор
Луны печальной грустный взор.
Не отвести своих мне глаз
От этих вычурных прикрас,
Ведь на меня с гранита
Глядела Афродита.

Вплёл звёзды я тебе в косу,
А по утрам носил росу,
Тебя из рук своих поил,
Твой каждый вздох в груди ловил.
В стихах свою любовь вознёс
И лунной ночью, полной грёз,
Взмолил, дыханье затая –
Ответь, любимая моя!

Но шепчут каменны уста
Ни «да», ни «нет», ни «нет», ни «да».

Песня (дополнение к поэме)

Утром луг поцелует рассвет,
Утром в речке смеётся вода,
Знаешь, девочка, это ни "нет",
И тем более это ни "да".

Припев:

Мы ответ недвусмысленный ждём,
Но линейно не все в этом мире,
Мы порой забываем о том
Дважды два не всегда что четыре.

Ожил луг; соловьиный куплет
Разнесла по равнине вода,
Твои губы шептали мне "нет",
Но глаза тихо молвили " да".

Припев
Мы ответ......

Ах зачем же, зачем Алладин
Беззаветно поверил Земфире,
И холодною льдиной, один
Он застыл, заплатив своей лире.

Припев.
Мы ответ недвусмысленный ждём.....

Осень. Колючий ветер.
Давно отцвели сады,
Старец тяжёлый бредень
Тащит силком до воды.

Он непогоду ругает,
Бабку свою хулит,
Ту, что сменить мечтает
Серый крестьянский быт.

Бабке мерещатся балы,
Мягкий ковёр к клозету,
Вальсы, с вином бокалы...
Ладно, вернёмся к деду.

Раз он забросил бредень,
Вытащил – бредень пустой,
Дважды, и снова беден,
Полон травы лишь морской.

Трижды тогда кидает
Бредень тяжёлый свой,
И в третий раз вынимает
С рыбкой его золотой.

Рыбка была непростая,
С дедом речь повела:
Будет уха, мол, пустая,
Больно уж я мала.

Выпусти, старче, меня,
Верни меня снова морю,
За это тебе тогда я
Желания три исполню.

Проси старик, чего хочешь,
Проси богатства любого,
Всё, что угодно запросишь,
К вечеру будет готово.

Старик развёл тогда руки –
Что же за диво это?
И побежал к старухе
Своей он просить совета.

И бабка долго не гадая
Богатою решила стать.
«Я те-рь дворянка столбовая.
И эта должность мне под стать!

А чтоб всё было не впустую
Давай хибару мне крутую,
Ещё на плечи соболя,
Да гренадёра в писаря."

Промолвить баба не успела,
Как пыль вокруг столбом взлетела.
И вдруг за серой пеленой
Блеснул фасадик золотой.

Старуха на себя воззрилась
И непомерно изумилась –
Прикид от лучших кутюрье
(Пора забыть уж о старье).

В собольей душегрейке важной
Стоит пред виллой трёх этажной,
На пальцах гайки загибает,
По фене с слугами лобает.

Голда с крестом за миллион,
Тату на шее: скорпион,
В ботфортах красных, что гвоздичка,
На маковке – парчёва кичка.

Дед как увидел – по лбу хлоп:
«Эт ты Петровна?!» – «Эй, холоп!
Кончай дурацкий разговор
И прямиком на скотный двор.
Да где там писарь-т – гренадёр?..»

И вот в разнос пошла старуха,
Что надо началась житуха:
Гулянок, пьянок коленкор,
А ночью – рьяный гренадер.

Прошла неделя и другая,
Старуха наша снова злая:
Всё ж что-то где-то не хватает,
Всё как-то тянет, подгрызает…

«Что там дворянка да царица –
Вот рыбка парить мастерица –
Отмазалась и снова в море,
И вот те ни хлопот, ни горя.

Комса наглее паровоза –
Врубила, понимаешь, босса.
Тот ж океян, ты думай глубже –
В три раза больше нашей суши.

А это так се откупная, -
Рукой махнула размышляя, -
Дворец один лишь и кранты –
А там реальные понты.

Так что подружка, хошь не хошь
Устроим заново делёж:
Мне быть Владычицей морской,
Тебе аквариум, и стой –
Мой гренадёр совсем раскис –
Давай-ка мне мужской стриптиз!!!»

Забушевало тогда море,
Согласно с рыбкиным приказом,
Взлетела пыль столбом и вскоре
Накрыло бабку медным тазом.

И вот в землянке вновь старуха,
Мрачнее тучи, неумыта,
Ругается на рыбку «шлюхой»,
А перед ней её корыто.

P.S.

Мораль здесь, в общем, такова:
старуха в доску не права!
За жадность и за эгоизм,
за низкий свой аморализм
она чуть всё не погубила
и рыбку страшно рассердила.

И дед сей драме стал сподручник -
он вёл себя как подкаблучник.
А не пошёл б на поводу -
то с рыбкой чудной был в ладу.
Имел бы огурцов кадушку,
в условном месте поллитрушку,
рыбачью лодочку у моря
и жил как все, не зная горя.
 

   Конец
Алексей Сазонов, г. Жуковский, "Золотая рыбка"
 

Владимир Владимирович Путин,
Путь твой не лёгок, опасен и труден:
Среди дураков и разбитых дорог
Преграды ещё нам возводит ворóг.

Опять ненасытные, наглые янки
Свои идиотские строят подлянки,
Хохлы беспробудно беснуются, черти,
"Ан Нусра" с "Игилом" желают нам смерти,
То щепки летят от хромого рубля,
То яйца Павленский прибьёт у Кремля.

(Застыла, опешив вся Красная Площадь,
А Ксюша Собчак гоготала, как лошадь,
Когда гвоздодёром его отодрав
За этот херфоменс назначили штраф).

Такие вокруг расплодились дебилы...
Но есть заклинанье невиданной силы.
Прочтёшь ты его в полнолунье у дуба,
Исполнишь условья, и будет всё любо!

Испей молодецкого вятского квасу,
Прикрой, не колеблясь, Матильду-заразу,
Жевательных галстуков сшей ты с запасом
(С Россией шутить вдруг захочет, кто часом),
Изгнать из кретинов чтоб тупость и спесь
Портреты со Сталиным всюду развесь,
Крещенской водой окропи супостатов,
И порно гони из тырнета и чатов.

И вот ещё что... только не улыбайся,
Павленского нужно сменить на Чубайса,
Пускай рыжемордый наш иезуит
На площади Красной денёк посидит.

Само ж заклинанье читаешь в растяг:
Шмяк-кряк-бряк, бряк-шмяк-кряк, -
Разросся в прерии табак!
Эники-беники, трох-тибидох, -
Петя с конфетами с нэньки убёг!

(Здесь теперь сосредоточься.
Встань ровней, не кособочься,
Больше прыти, меньше фальши
И цеди сквозь зубы дальше):
Кеша, бубыль-гум, гаити, -
Дух торгашеский изыди!
Мутабор, сим-сим, снип-снап,
Нефть растёт как баобаб!

Запомни его. И не думай наивно,
Что се заклинание не эффективно.
Оно состоит из магических слогов —
Увидишь, как корчить начнёт бандерлогов!

Смотри ж, ненароком не спутай слова.
И дрючь всех почаще, ведь ты же Глава.
Труби на галерах там: "полный вперёд"!
Не выдаст Господь,- и свинья не сожрёт.

Гуманитарная поездка в Луганск